Управляющий партнер петербургской юридической фирмы CLC, доцент кафедры уголовного права СПбГУ Наталья Шатихина в интервью порталу «Город+»:

«Fake news» и «Fake evidence» – известный феномен, связанный с информационным обществом, когда не просто фальсифицируются доказательства какие-то.

В суде, в стандартных процедурах доказывания — с доказательствами достаточно жестко, и даже в России выработана практика работы с фальсифицированными доказательствами. За это ответственность серьезная наступает.

А когда вот эти доказательства невозможно фальсифицировать или сложно фальсифицировать, их роль иногда выполняют ложные новости – Fake News. И они выступают тем фоном, после которого доказательства не требуются.

Вот сейчас на юридическом форуме это обсуждалось, мы это все видели — это было и дело Boeing. Второй сюжет, который мы все видели и наблюдали, это сюжет с нашими спортсменами, когда вроде как вилки нашлись, но осадочек остался. В суде-то все рассыпалось, а история тем не менее продолжается, тем не менее последствий никаких, тем не менее все говорят: это не имеет значения. И последний сюжет — это дело Скрипалей, с которым мы все имеем дело.

Это связано еще с очень тонким моментом, для юристов известным, с невозможностью доказывать отрицательные факты.

Я приведу очень хороший пример, на самом деле очень людям понятный. В праве тяжело или практически невозможно доказывать отрицательные факты — вы не можете доказать, что вас не было в этом месте. Доказать, что вас не было в этом месте только тем, что докажете, что вы были где-то в другом.

Поэтому доказываете вы всегда позитивный факт, а не негативный. Если это такая очевидная вещь — человек не может быть одновременно в двух местах, это сделать достаточно просто.

Всем известно, что в российском спорте была построена целая система допинга, поэтому все они считаются «грязными». Где презумпция невиновности? Где презумпция чистоты?

Как можно доказать, что тебя не было, и ты не стрелял, когда выстрелить может много объектов? Когда это не твоя ракета, хотя ничего не указывает, что она твоя…

Когда все говорят: этот газ производился только в России — пара стран сказали, что вообще-то производился и у нас — доказательств того, что это наше, нет, но если об этом все время говорить, это в какой-то момент начинает использоваться в суде как почва для доказательств. По крайней мере это та правовая проблема, которую сейчас обсуждают, — что это возможно обсуждать в суде. Это вопрос, который в международном праве очень интенсивно сейчас обсуждается.

Я начинала работать еще в 90-ые годы, в конце 90-х — в начале 2000-х, и у нас с фальсифицированными доказательствами было все везде прекрасно. Это был передел собственности, мы все знаем — крупный сюжет во всех городах, и я видела это в полном объеме.

У меня были многолетние суды, например, с учредителями Хопра. Это опыт прекрасный — там ходили фальшивые директора, признавали иски от людей. То есть люди работали творчески.

Где-то примерно к середине 2000-х годов система себя изжила. Достаточно четко стали отслеживать фальсификацию доказательств, это стало все-таки рассматриваться. И на бытовом уровне мы понимаем — где-то в деле, в уголовном, что-то сфальсифицировали, такое бывает, подбросили что-то. Это максимум, что мы сейчас можем себе представить.

Тем не менее, например, в Санкт-Петербурге я с удивлением буквально недавно столкнулась с тем, что — причем на такой, казалось бы благодушной и благородной почве — у нас цветет и пахнет вот эта система Fake News и Fake evidence.

Это, например, среди прочего тема градозащиты. Это работает не только в Санкт-Петербурге, только для каждого региона выбирается та тема, которая для региона является ключевой — триггером, за которую каждый порвет любого.

Для Санкт-Петербурга — нам жители других городов говорят: вы все больные в смысле своего города; и я это признаю. Мы все знаем, что в городе есть крайне неудачные примеры строительства, мы все знаем, что нужно город защищать, однако мало кто знает — это почему-то мало обсуждается — что город Санкт-Петербург целиком входит в охраняемую зону ЮНЕСКО.

Он был включен туда в 90-е годы. Не исторический центр, как заблуждаются многие, а со всеми нашими прекрасными районами спальными, новостройками. То есть посчитали, что ансамбль Санкт-Петербурга как таковой имеет право на охрану ЮНЕСКО.

Отсюда у нас начали расти некоторые проблемы. Расти они начали совсем недавно, хотя регулирование было достаточно давно.

Все отдаленные районы, о которых мы говорим, которые, конечно, не представляют никакой эстетической ценности, могут быть рассмотрены как часть специфического режима регулирования. И вот здесь появляется замечательная история, потому что объекты культурного наследия — это право всех и каждого. И мы понимаем в принципе достаточно хорошо — мы с вами имеем прав на Египетские пирамиды ровно столько же, сколько народ, населяющий территорию Египта. Это наше всеобщее достояние.

Но, к сожалению, в силу того, что градус обсуждения этого достаточно высок, это переходит в такую почву некоего манипулирования, когда фактически сейчас это целенаправленная деятельность.

Люди пытаются закрепить за собой в судебном порядке право выходить и оспаривать любую застройку, причем на любой стадии, абсолютно добросовестно ведущуюся — со всеми разрешениями — на предмет того, что это нарушает их право на благоприятную культурную среду. На доступ к объектам культурного наследия: я гражданин Санкт-Петербурга, мне не нравится ваше строительства в районе озера Долгое.

На самом деле это очень интересная штука, потому что они используют совсем не либеральную концепцию, поскольку и в концепции и гражданского права давным давно сложилось практика, которая не дает возможности здесь злоупотреблять так правом. В режиме конституционного судопроизводства масса есть решений и у Европейского суда по правам человека — нет таких возможностей, потому что есть понятие баланса прав.

То есть они на самом деле фактически посягают на права других граждан таким образом. То есть они, например, могут сказать, что вот эту стройку нужно прекратить — как в случае, которым мы сейчас занимались. То есть просто люди вышли и лишили права на жилище 500 человек.

Это проблема не столько «Планетограда», потому что — вот это я сейчас хочу подчеркнуть: это все именно так сейчас подается — оспаривался нормативный акт Санкт-Петербурга, план застройки территорий.

Как инвестор должен понимать, что он и где может строить, и планировать свои расходы, планировать экономику. Есть нормативное регулирование у каждой зоны, оно устанавливается нормативными актами, оно всем известно и доступно. Это и ограничение по высоте, по плотности, по материалам, по объемам зеленых насаждений. Масса всяких разных ограничений, они очень сложно прописаны.

Инвестор выходит, понимает, что, если экономика его проекта бьется с этим, он идет, сдает свое представление проекта и получает разрешение на строительство, и если все это соответствует — ему оно выдается, и он дальше начинает реализовывать проект.

Собственно, в ситуации с «Планетоградом» ровно так и было.

И сейчас эту ситуацию подрывают через оспаривание — сам по себе проект подорвать практически невозможно — через оспаривание плана застройки территории. Они отменяют, как я полагаю, план застройки территории, на основании этого они, полагаю, должно прекратиться строительство в конкретном случае. Потому что другим способом у них это сделать не получится никак.

Чтобы тебе люди поверили, чтобы ты с людьми мог наладить контакт, не надо за них делать выводы, надо им показать информацию, а выводы они могут сделать сами. Я сейчас хочу подчеркнуть — информация, которую я показываю, доступна в публичных источниках.

Прежде чем бежать и истерить, любой может это открыть и посмотреть. То, что мы сейчас увидим с вами, есть под руками у каждого.

Территория защитной зоны вокруг Пулковской обсерватории. Фото из открытых источников

Мы говорим о застройке в десяти минутах езды от аэропорта. Проблема состоит в том, что он находится в трехкилометровой охранной зоне вокруг здания нашей Пулковской обсерватории, всего лишь в трех километрах.

Территория Пулковской обсерватории. Фото: из открытых источников

Еще раз — никак не посягает на саму Пулковскую обсерваторию, никак ничего не касается.

Мы можем увидеть на плане вот эту прекрасную территорию, прямо здесь уже в масштабах видно, что это крайне зеленая, очень такая европейская территория. Разрабатывали это, кстати, иностранцы.

Проект ЖК «Планетоград». Фото: Setl Group

Видите — там есть и футбольные поля, и корты.

Проект ЖК «Планетоград». Фото: Setl Group

Территория малоэтажная, крайне зеленая. С инфраструктурой. Там режим 18-20 метров по высоте. То есть очевидно, что это 4-5 этажей максимум, причем там даже четыре этажа и мансарды кое-где.

Вот мы с вами говорили про отрицательные факты, и я хочу, чтобы вы посмотрели на следующую картинку. Вот так вам показывают эту историю наши заявители.

Изображение, которое распространяют активисты. Фото из открытых источнков

Конечно, каждый, кто это видит, он, естественно, тут же бежит спасать Пулковскую обсерваторию. Любому, даже недалекому человеку, понятно, наверное, что если на несколько километров вдаль будет малоэтажная застройка, то вот этого как раз не будет рядом с обсерваторией.

Мы не можем повесить альтернативную картинку, потому что от обсерватории не видна та застройка.

Самое смешное, когда в тех делах, где участвует ГАО РАН — это дела по разрешению строительства, ГАО РАН участвует на стороне застройщика и города.

Я держу в руках протокол, который Российская академия наук вела, и там дословно: «…комиссией из всех организаций, находящихся под научно-методическим руководством РАН, ведущих астрономических исследования».

То есть РАН собрала весь цвет астрономии, чтобы обсудить эти вопросы.

Рабочей группой были проведены два заседания, одно из которых было в самой Пулковской обсерватории, другое в Москве, а дальше цитирую:

«…возможности наблюдения в ГАО РАН постоянно ухудшаются в условиях продолжающейся городской застройки и повышенной освещенности территории, погодные и климатические условия данного района также не являются благоприятными»

Если вы посмотрите статьи, там написано, что это уникальное место. Только там можно вести эти исследования, пишут защитники так называемые нашей обсерватории.

«…Таким образом, непосредственные астрономические наблюдения в оптическом диапазоне ГАО РАН можно считать бесперспективными, а их проведение целесообразно постепенно, в течение нескольких лет, переводить на другие наблюдательные базы ГАО РАН, расположенные в более благоприятных астроклиматических условиях»

Речь идет о том, что здесь можно сохранить музей, можно сохранить огромный научно-исследовательский институт, который должен сохраниться и может прекрасно вести свои исследования.

Также в протоколе говорится о том, что доля публикаций, связанных именно с наблюдениями, крайне мала по отношению к тем исследованиям, которые ведет обсерватория.

Мы все прекрасно понимаем, что сейчас все наблюдают в основном с орбиты, с новых станций, и это все прекрасно передается по кабелю — не надо непосредственно сидеть у телескопа всем, кто хочет, что-то наблюдать.

И мы сейчас участвуем в проектах по всему миру — об этом говорит сама Российская академия наук.

Контекст предлагается такой: если есть хоть какие-то граждане, которые недовольны, они могут это оспорить, а если возникла дискуссия, то пожалуйста — в ИКОМОС, в Париж, и там начинайте согласовывать, какие гаражи вы где хотите снести.

Причем это протест ради протеста, за этим не стоит никакой другой цели, кроме как остановить строительство, подорвать проект. Тем более крупнейший проект понятно по какой причине был выбран…

Все телекомпании, все возможные интернет-провайдеры потянут сюда оптоволокно, выкладываясь в такой масштаб подключений. И в той же обсерватории можно будет подключиться к огромным мощностям. Там, конечно, будут решены вопросы и с энергетикой, там будут дорожные территории, и реально появится парк, и там будут гулять дети и мамы с колясками. И они к этой обсерватории будут относится как к своей родной.

Там будут рядом школы, откуда будут люди ходить в эту обсерваторию, появится возможность развивать этот музей прекрасный. По большому счету, эта обсерватория станет тем, чем и должна стать — она еще укрепится в рамках объекта культурного наследия, коим она и должна являться.