Искренность как преимущество

Однажды Марк Гейликман, автор и один из актеров спектакля «Образ любви откровенный», премьера которого состоялась в петербургском Театральном центре на Коломенской, заметил, что «не может быть любви без власти, как и настоящей власти без любви». Власть и любовь — это , пожалуй, лейтмотив не только последней постановки, но в целом творчества и жизни самого поэта и общественного деятеля.

Многие, действительно, знают Марка Гейликмана скорее по его политической и общественной деятельности, а также по его многолетнему интересу к героической истории лагеря смерти Собибор и судьбе Александра Печерского, возглавившего восстание заключенных. Именно Гейликман стал автором мистической поэмы «Люка», вошедшей в книгу «Александр Печерский: прорыв в бессмертие». Известен Марк Гейликман и как поэт своими журнальными публикациями и стихотворными сборниками. Опыт поэтического спектакля тоже случился в его биографии: поэма «Трубач» звучала в московской постановке «Страна любви». О том, что толкает обыкновенных людей на необыкновенные поступки, и новая поэма — «Преимущество могущества». «Откровенность» и обнаженность чувства, готовность быть искренним до героического, откровенность разговора о любви во всех её проявлениях — это то, что отличает петербургскую премьеру поэта, а теперь и артиста.

«Вот эта улица, вот этот дом…»

И режиссер ведет-воспитывает своего зрителя вместе с автором (весьма, кстати, к интонации наставничества склонным): герои поэмы, Он и Она, в постоянном диалоге с самим собой, друг с другом, но у режиссера они обращены к зрителю и разговор ведут именно с каждым из тех, кто оказался в зале. Нет привычной «четвертой стены», нет границы между ними, героями, и нами, зрителями, и всё, что произошло-случилось, могло произойти, а может, и произошло с каждым. И что же, что у героини порой рифма соскальзывает с «ошибки» на «шибко», что для героя слова «баба» и «мужик» привычны, как вода, — мы ведь тоже не пушкинским языком лепечем в простоте своей и замысловатости. А если между ними, героями, и происходит то, что «детям до шестнадцати», так мы уже не дети… Впрочем, режиссер не заставляет взрослого зрителя смущенно опускать глаза — откровенные сцены остаются в пределах поэзии, дополненные лишь лаконичным и почти сдержанным жестом. И выведенные на чувственный уровень безукоризненным вкусом музыканта…

«Как умеют эти руки эти звуки извлекать?»

Выбрав для своей поэмы «Трубач», само собой разумеется, голос трубы, в постановке «Образ любви откровенный» Марк Гейликман обратился к глубокому и чувственному саксофону. То сомнамбулический и страстный, то ироничный и насмешливый, этот инструмент в руках фантастического Михаила Жидких, огромным ростом и невероятной бородой напоминающего сказочного Карабаса Барабаса, звучал как будто отдельный голос в поэме, не нуждающийся в переводе. Он вступает в диалог с героями, комментируя их разговор глуховато и нежно и соединяя то, что никак не может соединиться. Без его голоса, кажется, не случилось бы ничего между ними: опытным героем Марка Гейликмана и трепетной и ранимой героиней Марианны Семеновой.

Так, абсолютная искренность и откровенность остались в пределах искусства, не позволившего вмешаться пошлости в драму человеческих отношений и в диалог отношений зала и зрителя. «И кто из них кем овладел, не знал сам Бог в минуту эту…» — и голос саксофона приглушенно согласился с автором и его героями. А финальный танец почти по-лопахински топочущего героя Марка Гейликмана подытожил: нет обыденного там, где все непритворно и искренне, но как трудно быть отважным в самом, казалось бы, простом — в любви. Тем, кто готов на этот подвиг, и будет дано в подарок «преимущество могущества».

«И кажется, всю жизнь мы будем вместе…»

Формат поэтических спектаклей Марка Гейликмана складывается постепенно. Второй отделение — правильно было бы сказать, действие — это разговор поэта с залом. Сюжет спектакля продолжается, только на сцене Поэт и Музыкант — в два голоса о самом важном, а за их спинами, на экране, еще один участник разговора — странный и любимый Город. Поэт иногда по-детски просто объясняет слишком сложное: «Любовь — это ключик для жизни». Музыкант-Барабас , улыбаясь в усы и бороду, поддакивает глухо: «Да-да-а-а…» А Город то заносит над ними бронзовые копыта коня под Медным всадником, то подбирается паучьи-тонкими пальцами шемякинского Государя, то распахивается просторной Невой. Его туманное пространство оказывается все-таки пространством любви, в которую так абсолютно верит поэт Марк Гейликман. «А все, что прожито с любимыми, преображается во времени», — на прощанье дарит поэт зрителю. И зритель ему тоже верит.