Пластические хирурги под ударом, считает Андрей Андреищев, доктор медицинских наук, пластический хирург. Он рассказал несколько историй о коллегах, которые без доказанной вины по сути распрощались с профессией. Кары грозят и клиникам в целом. А ведь медицина — казалось бы, та сфера, где всё можно подтвердить или опровергнуть экспертизой и медсправкой. Юристы и следователи в них не смотрят? Или они под влиянием стереотипа — виноват врач? Мы пообщались с Андреем Андреищевым.
— Обычно это шумные дела с участием селебрити, последствия пластических операций любят смаковать блогеры и журналисты…
— Да, те дела, которые коснулись моих коллег, которых я знаю лично, тоже наделали много шума в своё время. Но вот чем всё закончилось — знают очень немногие. Пошумели, и всё затихло. А что в итоге, получается, широкой публике неинтересно.
Пример. Пластический хирург Сергей Викторович Морозов, 2019 год. Ринопластика с реконструкцией реберного хряща. После операции возникло осложнение в виде некроза кожи носа и кровотечения в области донорской зоны. Пациентка позвонила в скорую помощь, и после доставки в дежурный стационар и ревизии раны появился новый диагноз — пневмоторакс. Это повреждение плевральной полости. Кто виноват? Как определить, кто повредил лёгкое: первый хирург во время операции или второй во время оперативного вмешательства?
Для меня как врача логика очевидна: нужно сделать рентгеновское исследование перед второй операцией и посмотреть, есть ли уже в грудной клетке воздух. Если есть — повреждение уже произошло, и виноват пластический хирург. Если нет — плевральная полость была вскрыта во время второй операции. Исследование, разумеется, было проведено.
Что делает следователь? Это потрясающее решение! Следователь Следственного управления Нагинского отдела СКР города Москвы отклоняет результаты рентгеновского обследования, выполненные в дежурном стационаре, как ненадлежащие доказательства! При этом суд при рассмотрении уголовного дела должен был выяснять, в чём конкретно выразилось нарушение требований уголовно-процессуального закона, когда следователь признал недопустимыми доказательствами результаты рентгеновского обследования. Это пункт 3 части 2 статьи 75 УПК РФ. Всё! С этого момента следствие уже не может установить виновника осложнения. И виновником назначают пластического хирурга. Статья 238 (ныне отменённая). Результат: полтора года в СИЗО и реальный срок за преступление, которое он не совершал.
— Не может быть, чтобы врач, его близкие, коллеги не попытались добиться справедливости?
— Возможно, попытки были, точно не скажу. Но по-хорошему было бы логично провести ревизию всех деяний этого следователя! Ведь спустя время, 10 октября 2024 года, в отношении бывшего уже сотрудника СКР, который занимался этим делом, вынесен обвинительный приговор. Он осуждён на 16 лет строгого режима, и ему присуждён штраф в размере полумиллиарда рублей. Так может быть, хирург правду говорил? А может быть, следователь и его подход к доказательствам прошёлся катком не по одному человеку?
Ещё пример. Пациентке 6 сентября 2023 года проведено оперативное вмешательство большого объёма: липосакция, липофилинг, абдоминопластика, частичное омоложение. Для клиники, которая взялась за операцию, это основной профиль, её врачи специализируются на подобном уже много лет. Операция была проведена быстро, качественно, с соблюдением всех норм и стандартов, без технических трудностей. Состояние пациентки после операции было стабильное, удовлетворительное. Пациентка находилась под круглосуточным мониторингом и постоянным наблюдением дежурных врачей. Но, несмотря на это, к концу третьих суток, которые являются критичными для пациента после любой операции, у пациентки внезапно возникло ухудшение состояния, которое было расценено как тромбоэмболия лёгочной артерии — осложнение, характерное для любого оперативного вмешательства, сопровождающегося общим наркозом. Для выяснения причин возникшего состояния пациентка была экстренно переведена в клинику МЧС, где и скончалась. При этом точный диагноз докторами МЧС не был установлен. Очень странная и непонятная история с неочевидной клинической картиной и непонятным патофизиологическим механизмом. Тромбоэмболия? Жировая эмболия? Ателектаз лёгкого? Шок?
Итак, причина смерти так и не установлена, дефектов оказания медицинской помощи не выявлено, в чём вина доктора — непонятно. Однако следует арест врача на 9 месяцев, и репрессиям подвергается сама клиника.
Пластика жанра
— Можно сказать, что в нашем обществе и судебной практике складывается стереотип — виноват врач?
— Если не сказать — уже сложился. И более того, ощущение, что как будто есть общий сценарий развития событий. Например, моментальное включение административного ресурса, когда репрессивная машина демонстрирует все свои возможности: домашний арест доктора, работа клиники приостанавливается, двери в неё завариваются, хотя таких следственных действий никаким законом не предусмотрено!
А затем — все виды мыслимых и немыслимых проверок и инспекций. Все ограничения — на предельный срок. При личном общении главного врача клиники с супругом погибшей, принесении извинений и предложениях о помощи (а я лично знаю, что так и было), был получен ответ: «Видимо, я вас недостаточно «закатал». Пойду сделаю пару звонков, чтобы закатать окончательно». И вновь включился административный ресурс: все СМИ усилили «травлю» врача и всех сотрудников клиники, направлено более 10 депутатских запросов с требованием закрытия клиники во все проверяющие и контролирующие органы. Постоянные проверки проводятся по настоящее время, ни одна из них не увенчалась успехом, но это не мешает проверять клинику по сей день, создавая постоянные препятствия полноценной работе.
— Проверки проверками, но ведь должен был быть получен ответ в ходе следствия и суда: есть ли вина врача? Ведь есть экспертизы…
— Конечно, ответы на все вопросы должна была дать судебно-медицинская экспертиза. Так вот их было три, но они противоречат друг другу, а истинная причина смерти в результате так и не установлена!
Я читал заключение: крайне мутный и расплывчатый документ. Внимательно вчитываясь в текст, можно найти важное: в сердце обнаружена кровь — значит, это не шок, иначе было бы пустое сердце; в лёгких нет спавшейся лёгочной ткани — значит, не эмбол… Так чем же объясняют такой исход? Отёком мозга? Если бы! Отёк мозга, так же как и отёк лёгких, является составной частью полиорганной недостаточности — это завершающий этап любого процесса умирания. Или если бы дело касалось снятия побоев — было бы понятно. А так — чушь какая-то… Судебное разбирательство ещё не закончилось. Но суть-то в том, что при оказании помощи пациентке не было нарушений обследования, планирования, протокола ведения операции, послеоперационного курирования.
Более того, пациентку дополнительно готовили к такому объёму операции — проводили заготовку аутокрови. Это была большая операция, но и готовились к ней всерьёз. Исход случился трагический, но так бывает. Причины следствие установить не смогло. Но виноватым назначили первого подходящего — врача Левицкую Марию Григорьевну.
— Это всё не единичные случаи?
— В том-то и дело, что нет. А может превратиться в конвейер. Я просто привожу примеры, которые рядом со мной, а клиник и пластических хирургов в стране, сами понимаете, сколько, и рынок этот растёт.
Ещё пример. 23 октября 2023 года пациентке проведена операция — периорбитальное омоложение. Это операция из трёх компонентов: пластика верхних и нижних век и подтяжка брови. Стандартный объём операции с хорошо отработанной техникой. После операции спустя некоторое время (около двух недель) у пациентки появились жалобы на нарушение зрения и боли в области глаз. Пациентка обратилась к окулисту, который расписал лечение. Потом были ещё консультации, результатом которых стал визит к итальянскому доктору, который первым делом провёл блефароррафию — сшивание наружных порций век для защиты глазного яблока. Эта процедура была пациентке назначена на первой же консультации офтальмолога в Москве, но тогда пациентка от неё отказалась.
Самым потрясающим является тот факт, что экспертиза, на основании которой строилось обвинение, не оценивала функцию зрения. Объяснение такое: «пациентка была в линзах». И этот смехотворный довод принимается как должное, и именно на нём строится доказательство вины врача. Он устраивает и следователя, и суд. Как здесь не говорить о стереотипах! Факт тяжкого вреда здоровью оказывается установленным! Каково? Функцию не оценивали, но факт установили. Наверное, просто очень хотели установить… А как же проверка доказательств в соответствии со статьями 87 и 88 УПК РФ, когда все доказательства должны быть проверены в совокупности с другими доказательствами по делу и оценены с точки зрения их достаточности, допустимости и относимости к рассматриваемым событиям? А то существенное обстоятельство, что пациентка пользовалась препаратом, который вызывает отёк склеры и способен при бесконтрольном использовании привести к кератиту, — никак не озвучивается, но в целом опускается при установлении вины врача Лонской Екатерины Александровны.
— Сейчас в судах серьёзную роль играют фото- и видеодоказательства. Если всё фиксировать, это убережёт добросовестных и профессиональных хирургов?
— Мне понравился комментарий под сообщением как раз об одном из описанных дел: «Нужно делать видео- и аудиозапись всего процесса — от консультации до выписки, и даже больше».
Вы серьёзно? Вы полагаете, что нам больше нечем заниматься, кроме как готовиться отбиваться от потенциальных исков психически неуравновешенных людей или людей, мечтающих поживиться за счёт врача и клиники? Я полагаю, что если так к этому относиться, то нужно заканчивать с медициной и искать себе какое-то более спокойное занятие. А потом: зачем все эти усилия, если любые видеоматериалы могут быть отклонены в качестве доказательств? Решения принимаются как будто под копирку, помогут ли видеоматериалы?
С врачами удобно воевать. Они безответные. При таких исходных данных мы получаем идеальные условия для процветания потребительского терроризма. Причём с возможными многомиллионными гонорарами. Если тенденция сохранится, увы, число исков будет расти в прогрессии, а лечением заниматься может стать некому.
VK
OK
Telegram
Дзен